ВОСПОМИНАНИЯ

                                    НИНЫ ГОРОДЕЦКОЙ

                             (Ситне-Щелканово, военное лихолетье)

Недавно мне исполнилось 80 лет и, естественно, вспоминались самые значительные события в моей жизни.  Все было, и прекрасное, и страшное. 70 лет минуло, как Красная Армия с неимоверными усилиями отбросила немцев от столицы нашей Родины. Я не историк, и ни мне анализировать те события, но я очень хорошо помню то тяжелое время.

Воскресенье 21 июня 1941 года солнечный день на подмосковной даче наших родственников. Как всегда, в воскресенье  собралось все огромное семейство Виноградовых, а вместе с ними  моя мама и мы ее маленькие дети я и Люся.  Тетя Люба Виноградова – сестра моей мамы, напекла пирогов и все в ожидании приятного, воскресного отдыха. Утреннее сообщение Молотова о начале войны услышали взрослые еще в Москве и привезли эту страшную весть на дачу. Воскресный настрой улетучился, и создалось непонятное для меня нервное напряжение. В семье наших родственников дядя Коля был военным, прошел Империалистическую войну и знал почем фунт лиха. Его старший сын Коля учился в Военно-воздушной академии, пороха  не нюхал, но теперь такая возможность  у него появилась. Младший  сын Дима только окончил школу, искал свое место в жизни, а оно - это место, неожиданно стало призрачным. В гостях был приятель моей двоюродной сестры Лели, ее будущий  муж, закончивший Военно-воздушную академию. И вот все мужчины за столом горячо стали обсуждать и приводить свои квалифицированные доводы - долетят ли немецкие бомбардировщики до Москвы или нет. Не знаю, к чему они пришли в своих спорах, но немцы вскоре Москву станут бомбить. Мы с Люсей приуныли, а Коля попытался шутить, и, проходя мимо меня, щелкнул по носу и сказал: - Ну что, Нинок, значит воюем! Старшие - дядя Коля, мама и тетя Люба, помнившие кровь и ужас прошлой войны с немцами, войны Гражданской, воспринимали все произошедшее здраво, а молодежь хорохорилась.

За первые часы первого дня войны в магазинах Москвы образовались длинные очереди, сметалось с полок все моментально. Нас мама тоже поставила в очереди, чтобы что-то привезти к себе в деревню.  Вскоре, мы уехали с дачи в Москву, а потом - в свою Ситню.

Мои воспоминания о житье в той Ситне  связаны с самым горьким периодом нашей жизни – тревожные, голодные и холодные дни и ночи долгой и страшной войны.

В Ситне-Щелканове моя мама и мы - двое ее маленьких детей, оказались в конце лета 1939 года. Как-то решился вопрос с нашим жильем, и мама стала учительствовать в местной школе. Случайно или нет, но нас поселили в дом, в котором раньше жил священник. Этот дом стоял к северу от здания церкви, между церковью и  дорогой на деревню Съяново. Рядом, вдоль этой дороги в  Съяново, стоял другой домик, где когда-то жил дьякон, а поодаль от него ближе к церкви, то есть с западной стороны от церкви – небольшое приземистое кирпичное строение - бывшая церковная сторожка. Таким образом, всего три дома и церковь - в трехстах метрах от села. И, конечно, рядом  с ними два погоста. Хозяева наши Ермаковы - бабушка Степанида, ее дочь Мария, муж Марии Павел Лапшин, у которого прозвище было - Пашка ураган. И это обоснованно, так как он любил выпить и подраться. У них были дети – Митька  моего возраста и грудная Галочка, которой не суждено было долго прожить, через несколько лет она погибла под колесами грузовика на шоссе в деревне. Перед домом был сад, посаженный еще прежним хозяином.  Мы с Митькой лазали по всем деревьям этого сада и перепробовали все сорта яблок.  А еще, мы бегали на кладбище, где было и страшно и интересно.

Во время Войны часто приходилось слышать, что вот как хорошо мы все жили до Войны. Наверно, если сравнивать с голодными военными годами, может оно и так. Но вот мои детские впечатления о том времени жизни в деревне в ста километрах от Москвы, и картина вспоминается совсем невеселая. У наших хозяев Ермаковых работали трое: бабушка – в колхозе, Павел – на химзаводе, премыкавшим вплотную к селу, тетя Маруся  работала в заводской столовой. Обстановка в доме, как у всех в деревне. Дом пятистенка, светлая половина дома из двух комнат. В маленькой комнате мы жили втроем, в большой комнате в углу иконы, стол покрытый скатеркой, большой сундук и кровать с горкой подушек, а в углу фикус в кадке и на окнах герань. Отапливалась эта половина печкой голландкой. В другой половине дома стол и лавки, печка русская, стол обеденный без клеенки, полки с мисками и деревянными ложками. В углу ухваты и кочережки, на лавке ведра с водой.  Вся жизнь - в этой половине дома, здесь тепло, и мы с Люсей, моей сестрой, старше меня на четыре года, тоже по вечерам здесь обитали. У хозяев была корова, еще какая–то живность и огород, конечно, так как  жили  в основном своим хозяйством. Ну, а из магазина приносили хлебушко, масло подсолнечное, сахар, иногда конфетки-подушечки, ну а дядя Паша бутылочку беленькой. В таких случаях приходил сосед с гитарой, хозяин пиликал на гармошке, а сосед запевал свою любимую жалостливую песню о чайке, которую ранил охотник безвестный, и она умерла в камышах.

В бывшей церковной  сторожке жили Бушенковы – огромная семья: дядя Миша, тетя Нюша и семеро детей. Эта орава ребятишек и стала нашей дворовой компанией.

Жили Бушенковы очень бедно. Дядя Миша тоже работал на заводе, а тетя Нюша - в колхозе, но прокормить большое семейство им было тяжело. Мне запомнилась такая картина. Зимой мелкая детвора сгрудилась на печке, а грудная девочка лежала в обыкновенной корзинке, подвешенной к потолку, и ее раскачивали за веревку с печки. Раскачивали ее от угла до угла, но она все равно плакала, и тогда ей засовывали в рот марлевые узелки с нажеванным хлебом. Умерла вскоре эта девочка.

Церковь к нашему приезду уже не действовала, и в ней хранилось колхозное добро. Баба Стеша с другими старухами провеивали там зерно.  Крутили они веялку и вели свои беседы, а мы с моим приятелем Митькой лазали по всем закоулкам храма и натолкнулись на большую кучу темных плит жмыха, предназначенного для корма коровам. Люсины подружки Бушенковы и она сама стали меня подбивать на воровство. Люся убеждала меня, что жмых очень вкусный, у них в школе мальчишки все с удовольствием его грызут.  И когда я спросила – Как шоколад? – она сказала, что похоже на шоколад. Куча жмыха лежала напротив другого входа в церковь, и работающие колхозницы не могли увидеть воришек. Почему заговорщики сами не пошли за жмыхом, похожим на шоколад, не знаю, толкнули меня, а сами стояли на стреме. Я вбежала в церковь, схватила плиту жмыха и еле-еле вытащила ее на улицу. Люся зашикала на меня, зачем я притащила целую плиту, надо было найти только кусочек. Кусочка не было, ну а если вкусно, как шоколад, то надо же много на всю ораву  Бушенковых.  Мы затащили плиту жмыха  домой, а это наверно  три-четыре килограмма, поскорей откололи кусочек, и я, пожевав его, расплакалась от обиды. Совсем невкусный оказался этот жмых, вонючий и колючий, а я из-за этой гадости пошла на воровство. Бушенковы взяли себе кусочек, а мы с Люсей затолкали оставшуюся плиту под фикус, маме ничего не рассказали. Вскоре баба  Степанида, обнаружив жмых, скормила его своей коровке. Мы дрожали, а скандала не было.

В Ситне-Щелканове я пошла учиться в первый класс.   Ситне-Щелкановская неполно-средняя школа - семилетка, была расположена следующим образом. Начальные - с первого по четвертый - классы занимали небольшое одноэтажное здание из кирпича, стоявшее непосредственно в селе Ситне-щелканово. В этом кирпичном здании было всего две комнаты под классы и небольшая комнатка для учителей, поэтому учились в две смены.  Потом, года через три, рядом с этой кирпичной школой построят также под школу небольшую деревянную избу, я училась в ней, перейдя в четвертый класс. Старшие классы с пятого по седьмой занимали двухэтажное здание  на Хим-заводе – рабочем поселке, примыкавшем к селу. Этот небольшой поселок получил свое название от расположенного рядом химического завода. Утром мы шли все вместе - мама, я и Люся, проходили полдеревни, я с мамой оставалась в начальной школе, а сестра, она училась в 5-м классе, бежала дальше в сторону Хим-завода.

На заводе работало почти все мужское население Ситне-Щелканово и рядом с отцами спешили на работу и их сыновья. Все рабочие были в грязной одежде, по ней можно было определить,  кто в каком цехе работает.   На самом краю села, что ближе к Починкам,  жила семья  Зиминых - глава семьи дядя Миша, его жена тетя Надя, два сына и две дочери. Каждое утро с дядей Мишей шагал старший сын Митя. В войну квалифицированным рабочим давали  бронь, продукция завода была нужна стране. Несмотря  на очень вредные условия работы в химическом производстве, подрывающем здоровье рабочих, эти мужчины хотя бы остались живы, а призванные на войну вернулись калеками,  а многие и погибли на полях сражений. Вот и младший сын дяди  Миши Колюшка Зимин был призван на фронт и с поля брани не вернулся. Моя сестра всю жизнь помнит свою первую Любовь- Колюшку Зимина. Старшая дочь Зиминых красавица и умница  Клавдия Михайловна преподавала в нашей школе и ее все очень уважали и любили. А младшая дочь Катя жила в Москве и в конце войны вышла замуж за красивого офицера и на радость всем соседям играли свадьбу в родном доме. Как сложилась жизнь всей этой хорошей семьи Зиминых после войны, мне неизвестно.

По воспоминаниям сестры, она дружила со своей тезкой Люсей - дочерью главного инжинера химзавода Сысоева. Семья гланого инжинера жила на втором этаже кирпичного дома, стоявшего неподалеку от здания школы. Сестра бывала в гостях в квартире у своей подруги. На этом же этаже напротив была квартира директора химзавода. Таким образом эти две семьи занимали весь второй этаж дома, попасть в который минуя дежурившего вахтера было нельзя. 

Надо сказать, что завод своими протяжными гудками определял весь ритм жизни нашего села и соседних деревень. Утром заводской гудок всей округе сообщал, что до начала работы на заводе осталось десять минут, и надо рабочим завода, стекающимся из соседних деревень, поторапливаться, чтобы вовремя приступить к работе. Затем в восемь часов гудок сообщал о начале рабочего дня. Перерыв на обед также обозначался гудком, ну и, конечно, последний гудок возвещал, что рабочий день на заводе окончен.

И так, мой первый класс размещался в кирпичном в один этаж здании. В другом классе учила своих подопечных мама, это был третий класс. Маме как новенькой достался очень трудный класс.  В нем было пятьдесят шесть учеников,  семь из них отчаянные второгодники.  До мамы в этом классе сменилось шесть учителей и все не могли справиться. Мама не из тех, кто сдается, она добилась, чтобы класс поделили надвое, а так как во вторую смену в школе учились второй и четвертый классы, маме пришлось учить вторую половину своего разделенного класса в третью смену. О других маминых новациях я еще расскажу.

Я училась с удовольствием и отметки получала хорошие, тогда еще не придумали выставлять оценки цифрами, а ставили отметки в школьном журнале прописью: отлично, хорошо, посредствено, плохо и очень плохо. Дневников у нас не было, а отметки, кроме журнала, выставлялись на всеобщее обозрение в специальных листах на стене в классе. Против каждой фамилии ученика заштриховывались квадратики – красные, зеленые, желтые и черные, и эти оценки выставлялись по всем предметам и по поведению.

На переменах я могла общаться с мамой, но она мне не позволяла приходить к ней в класс, так что после уроков я ждала ее в коридоре. Здесь царствовала тетя Настя - школьная уборщица. Это был типаж, который трудно описать. Маленькая, но очень властная пожилая женщина, и непонятно было, кто больше определял режим занятий в школе, учителя или тетя Настя. Она давала звонки на уроки и с уроков по своему усмотрению. Жила она в соседнем доме, и, дав звонок на урок, уходила домой делать свои дела, но часто не успевала их выполнить за те сорок пять минут, и потому урок длился дольше. Выходила из положения тетя Настя по своему усмотрению. Она щеткой передвигала стрелки ходиков на то время, когда должен прозвенеть звонок, а на следующем уроке она корректировала время, и по ее велению одни уроки были длиннее, а другие – короче, но это ее не волновало. Надо было видеть, как она звонила в школьный колокол, неся его торжественно, как атрибут своей власти над всеми школьниками и учителями тоже. Мама такой власти терпеть не захотела и, сговорившись с моей учительницей, стала носить в школу свой будильник, и объявлять начало и конец уроков стала сама. Тогда ручные часы редко у кого были. Тетя Настя очень обиделась, лишившись права руководства режимом работы в школе, но потом успокоилась и стала к собственной пользе пребывать больше дома. Мама добилась от нее добросовестного выполнения своих непосредственных обязанностей - печи в школе должны быть протоплены до начала занятий и уборка помещений должна быть надлежащей. Мама не терпела безалаберности и всегда была требовательна к подчиненным и сама была ответственна во всех делах.

В первые дни сентября мама, увидев, как мальчишки из ее третьего класса на переменах лазают по деревьям, решила, что их надо занять чем-то другим, а по деревьям пусть лазают под присмотром своих родителей. Мама сговорилась с учительницей из второй смены, и они решили на свои денежки купить настольные игры, что мама и сделала, съездив в Москву. Для сельских ребят настольные игры были в диковинку, и проблема травматизма была частично решена. У нас дома был фильмоскоп, мама его также приносила в класс, и кто первым решал задачки, тому давали фильмоскоп, и он тихонько сидел у печки и смотрел сказки. Всем хотелось смотреть сказки, и ребята стремились заслужить это удовольствие. Конечно, мама позволяла многим смотреть за какие-то заслуги. А сказки действительно были интересные, у нашего дома собиралась деревенская ребятня и, передавая друг другу маленький аппарат, ребята смотрели сказку о Маленьком Муке и о других сказочных персонажах. Маме много чего пришлось придумывать, и когда однажды на ее уроках присутствовал инспектор РОНО, он сказал, что в педагогические каноны некоторые ее приемы не укладываются, но уроки ему понравились.

В том же сентябре мама обошла всех родителей своих учеников и выявила, что трудные дети растут в семьях, в которых отцы злоупотребляют спиртным, и к этим ребятам нужен особый подход в школе. Разделение класса на двое позволило маме больше времени уделять на уроке каждому ученику, лучше узнать ребят и наладить деловую обстановку, однако, самой ей пришлось работать больше, и она очень уставала. Помню такой потешный случай. Проверяя школьные тетради вечером дома, мама задремала и в этой полудреме машинально записала фрагменты своего сна в чью-то тетрадь и обнаружила это чудо только в классе при раздаче тетрадей. Хорошо, что она открыла тетрадь и прочитала сама, а то дала бы повод ребятам посмеяться над своей учительницей. Ученику она дала новую тетрадь. Однажды, Люся, проснувшись поздно вечером и увидев маму, склоненную над столом, заплакала. Мама подумала, что дочка заболела или ей сон страшный приснился, а Люся плакала, жалея маму. Сквозь слезы она говорила: Мы спим, а ты работаешь!

Безусловно, маме было нелегко, работа в две смены и с такими трудными, просто запущенными ребятами. Но мама никогда не сдавалась, а опыт общения с трудными людьми у нее был. В молодости, работая следователем, она не боялась уголовников, приходилось общаться с ними наедине, быть справедливой и соблюдать требования закона. Там были преступники, но они взрослые, а здесь дети, которых жалко, со многими трудными не занимались воспитанием их собственные родители, а до мамы в этом классе перед трудностями спасовали шесть учителей.

Но ведь не все дети были хулиганами, большинство ребят страдали от постоянного дискомфорта в классе, их надо было защитить и создать благоприятную обстановку в детском коллективе. И мама пошла на решительные действия. Когда один из таких “героев” ударил мальчика, у которого был поврежден позвоночник, и он носил корсет, мама за шиворот выгнала этого маленького злодея на улицу и добилась исключения  из школы. Его фамилию я называть не буду, чтобы не огорчать его родственников.  Изгнанный из школы, он еще долго портил маме нервы, залезал в окно и орал всякие гадости, не давал вести уроки. Был в классе другой герой, доставлявший маме много хлопот, фамилию которого я тоже не назову.  Его прозвали Шишком - ну уж точно Шишок, он всегда чего-то вытворял. Только мы с мамой входили в школу, он выбегал навстречу, хватался за веник и обметал маме и мне снег с валенок. Мама сразу спрашивала: Сознавайся, что натворил? Заходили в школу, там уже кто-то ревел или уборщица, тетя Настя жаловалась на очередные проказы этого Шишка. Но эти проказы можно было пережить. Мама знала, что у него в доме сложная ситуация, отец пил страшно, валялся по канавам, а когда мама пришла в их дом, отец при мальчике стал позорить жену, что это ни его сын. Мама поняла, что этого пацана надо пожалеть и своими силами направить его энергию на добрые дела.

Надо сказать, что родители трудных ребят не защищали своих чад, а наоборот советовали маме применять к ним такие меры воспитания, какие они сами в детстве испытывали, учась в церковно-приходских школах. За провинность их били линейкой и ставили голыми коленками на горох.

Конечно, мама нашла иные педагогические приемы, но этот первый год учительства ей достался тяжко. А ведь у нее были мы, нас надо было одеть, обуть и накормить, да и воспитывать тоже надо было. Мама к нам была строга, но справедлива. Больше доставалось Люсе, как более старшей. Она подружилась с Бушенковыми девочками, а они были вольными птицами. На Хим-заводе рядом с Люсиной школой был заводской клуб, где показывали кино. В те времена кино показывали частями с перерывами на перемотку и склеивание пленки. Таким образом, сеанс длился долго, зрители кричали киномеханику: Сапожник!, но продолжали ждать. Вот так однажды зимой Люся осталась в кино, а оно никак не кончалось, уже стало темно, а идти домой одна она боялась. Мама волновалась и пошла в клуб, вытащила непутевую дочку из зала.  Как она ее наказала, я не помню, но наказала.

После занятий мы с мамой приходили в заводскую столовую и там ждали Люсю. Столовая занимала здание напротив съезда с Каширского шоссе к химзаводу, оно стояло на другой от съезда стороне этого шоссе. Мы ели столовские щи или какие-то супы, кашу или картошку с котлетами, кисель или компот и шли вместе домой, прихватив что-нибудь в буфете на ужин. Рядом со столовой был сельмаг, где можно было купить хлеб, спички, соль, сахар, ну и еще что-то, дешевые конфеты, здесь же продавались и промтовары. Выручала нас столовая, а за более существенными продуктами мама ездила в Москву. Конечно, покупала мама у хозяев молоко, яйца, готовить маме было некогда, да и неудобно толкаться на общей кухне с хозяевами.

Проселочная дорога от наших домов к шоссе зимой заносилась снегом, и мы пробивались сквозь сугробы как первопроходцы. Конечно, носили валенки, шапки-ушанки и платки сверху. Нам было весело покорять снежные пространства, а бежать по шоссе до школы – одно удовольствие. Но я помню, что в эту зиму началась война с Финляндией, и мы очень переживали за наших бойцов воевавших в суровых северных местах. Известий о тех событиях было мало, а если учесть, что в домах не было радио, то узнавали вести, слушая некоторые передачи по радио во время обеда в столовой, там была черная тарелка репродуктора. Я услышала, что наших бойцов расстреливают какие-то «кукушки». Мама пояснила, что «кукушки» - это финские снайперы, сидящие на деревьях.

Закончили мы этот учебный год, трудный для всех нас и летом поехали в Москву к родным, и все лето жили у них на даче. Это было удивительное время, совсем другая жизнь, общение с другими людьми, взрослыми и детьми.

А у нашей мамы тоже в это время были новшества. В школе не было учителя иностранного языка, и в РОНО, изучив мамины документы, решили, что она, подучившись немного на курсах, сможет преподавать какой-то язык. Мама окончила гимназию еще до революции, но немецкий и французский языки помнила, и оказалось, что при написании диктанта при приеме на курсы, она показала знания немецкого языка лучше тех, кто поступал на курсы только что окончив среднюю школу. Мама училась на курсах и жила у родных в Москве, а к нам на дачу приезжала на выходной.

В новом учебном году мама стала преподавать в старших классах немецкий язык и теперь меня доводила до моей начальной школы, а с Люсей шла дальше на Хим-завод в двухэтажную школу.  Жить мы стали у тети Паши, одинокой женщины, строгой, но доброй. Дом ее находился справой стороны Каширского шоссе, если ехать от Москвы, в середине той части села, которая тянется от  его начала до поворота на Сьяновскую дорогу.  Напротив чуть наискосок от дома тети Паши на другой стороне шоссе жила семья Хрыниных. Так я познакомилась с Ниной Хрыниной, ставшей моей лучшей подругой. Она была старше меня на год и училась в третьем классе.

Наша новая хозяйка тетя Паша угощала нас своими заготовками, солеными грибами и огурцами, и почему-то соленые огурцы она резала в миску и посыпала сахарным песком. Мы ели с удовольствием, а мама удивлялась. По-прежнему мы обедали в столовой, и этот довоенный год мне ничем особенным не запомнился. Ну, разве то, что училась я у новой учительницы, получала хорошие отметки, участвовала первый раз в жизни в качестве актрисы, изображая колобка, причем, маску румяную я  сама разрисовала. Еще хором пели веселую песенку – Мы едем, едем, едем в далекие края, веселые соседи, хорошие друзья. В заводском клубе на всех смотрах художественной самодеятельности я всегда плясала, срывала аплодисменты и была горда.

5 класс Ситне-Щелкановской школы-семилетки рядом с двухэтажным зданием школы в рабочем поселке Хим-завод.

Ситне-Щелканово, май 1944 год.

Что известно:

В верхнем ряду крайняя слева иизображена учительница немецкого языка Городецкая Анна Николаевна, правее от нее и чуть ниже (видно только лицо) - ее дочь Городецкая Нина. Имя девочки, что справа от Нины пока неизвестно, а следующая - это Валя Никифорова из д.Починки.

В центре фотографии в светлом платье изображена учительница русского языка и литературы по имени Лида (ее фамилию установить не удалось).

7 класс Ситне-Щелкановской школы-семилетки в двухэтажном здании школы в рабочем поселке Хим-завод.

Ситне-Щелканово, 5 февраля 1946 год.

Что известно:

В нижнем ряду справа налево изображены учительница русского языка и литературы Лидия, рядом директор школы Луканина Анна Дмитриевна, четвертая - учительница Конюхова из д.Псарево.

В верхнем ряду крайняя справа  изображена Нина Городецкая, рядом с ней - две девочки из д.Забелино, под ней - ее классная подруга  Валя Некифорова из д.Починки. Четвертая от Вали в этом среднем ряду - Аля Малинина.

Выпускной 7 класс Ситне-Щелкановской школы-семилтки рядом с двухэтажным зданием школы в рабочем поселке Хим-завод.

Ситне-Щелканово,  24 июня 1946 год.

Что известно:

В нижнем ряду сидят певый слева ученик Виктор Ступин из д.Починки, второй - ученик Геральд (Гелька) Богданов, сын учительницы Екатерины Богдановой, первая справа учительница начальных классов Семенова Анастасия Ивановна

В среднем ряду сидят вторая справа техничка школы тетя Настя, рядом с ней учительница Давыдова Елизавета Семеновна, далее (в очках) учительница Глагольева Анна Васильевна, затем учительница Михайлова , седьмой слева директор школы Малинин, рядом учительница Климова Наталья Сергеевна, в этом же ряду третий слева учитель Калинин Петр Георгиевич.  

В верхнем ряду стоит ученица Валя Некифорова (из д.Починки), в этом же ряду пятая справа - учительница по математике Богданова Екатерина.

Нижняя часть окон школы замазана белой краской, чтобы ученики не отвлекались, а посторонние с улицы не заглядывали в классы.

Летом 1941 года мы также поехали в Москву, мама продолжила свою учебу на курсах, а мы пребывали на даче у родственников, но это лето не могло быть счастливым ни для нас, ни для всех людей нашей страны. Об этом периоде в моей памяти сохранились следующие воспоминания.

Мама - учительница немецкого языка, живем с мамой и сестрой на съемной квартире теперь уже в доме семьи Пичугиных. Дом этот стоял на съезде с Каширского шоссе на деревню Съяново. Если смотреть с шоссе в сторону Съяново, то дом был справа от проселочной дороги, на углу между проселком и шоссе. У хозяев - семеро детей, отца этих детей вскоре призвали на фронт.

По Каширскому шоссе вереницами двигаются колонны автомашин с бойцами и прицепами пушек и походных кухонь. Это поток к Москве, а от Москвы в сторону Каширы – вереницы беженцев с котомками, когда на грузовых автомашинах, каких-то повозках, а то и просто пешком. А куда они все идут и едут – непонятно, ведь немцы уже под Тулой. Над головами летают самолеты, и наши и немецкие. Пролетают низко, видны и звезды и свастики. То близко, то далеко слышны взрывы, потом узнаем – бомбили станцию Жилево, что в четырех километрах от нас, а в основном немцы стремились разбомбить железнодорожный мост через Оку, по которому шло подкрепление войск к Москве.

И вот такой эпизод. Мы с сестрой в очереди за хлебом у палатки. Хлеб выдают еще не по карточкам, а по спискам, но уже по нормам, маме - пятьсот грамм на день, нам с сестрой – по триста грамм.  Пока хлеб печется в ближайшей пекарне, мы в ожидании сидим, ждем на травке. Хлебная палатка стояла на том краю села, что рядом с химзаводом. На перекрестке Каширского шоссе и дороги, ведущей в одну сторону к Хим-заводу, а в другую - в Савино и далее в Жилево, стояли военные патрули, проверяющие подозрительные машины и некоторых пешеходов. По лесам скрывались диверсанты и дезертиры, их тоже вылавливали. В лесах и на полях листовки, разбросанные с вражеских самолетов, валялись пачками, в них немцы призывали наших бойцов сдаваться в плен, мирным жителям внушали, как хорошо они будут жить без большевиков. Читать это все было страшно и противно. И вот мы сидим на травке, и вдруг слышим гул самолета, очень низко пролетающего над нами, слышим и хлопки винтовочных выстрелов, и видим, как самолет со свастикой задымился и быстро снижаясь, летит к лесу и там падает. Мы поняли, что его подбили из винтовок сноровистые ребята – патрули, а самолет, возможно, намеревался сбросить бомбу на химзавод. Вся очередь бросилась бежать к лесу на Псаревское поле. Впереди нас машина с военными. Когда мы прибежали, увидели такую картину. На поле лежит немецкий самолет, рядом две огромные бомбы и два мертвых немецких летчика в комбинезонах и в шлемах. Какая-то баба запричитала, предлагая похоронить летчиков, на нее зашикали, а главный от военных сказал, что похороним как надо. Поволокли летчиков и посадили верхом на неразорвавшиеся бомбы. Нас отогнали, мы побежали в свою очередь за хлебом. А вскоре услышали взрыв, и поняли, что это "похоронены" незваные гости – немецкие летчики. А самолет еще долго лежал на поле невдалеке от леса, и мы вместе с другими ребятами уносили к себе домой интересные игрушки. Красивые разноцветные дробинки, которые мы выкладывали змейкой и поджигали, радуясь необыкновенному зрелищу - бегущему огоньку. С нами трагедии не произошло, а вот троих обугленных подростков вскоре привезли из леса. Они нашли неразорвавшиеся снаряды и что-то с ними делали, и поплатились жизнью.

Лето и осень сорок первого были очень тревожными. Но тревога тревогой, а все работали на своих местах, и нас — малолеток тоже привлекли к делу. Ворошили сено, пололи, вязали снопы, убирали картошку, и даже мы с сестрой в ночную смену участвовали в молотьбе зерновых. Конечно, уставали, но гордились, что тоже трудимся. В то военное лето в лесу было очень много грибов, и мы ходили за грибами с мамой, а однажды учинили переполох. Мы с Люсей, моей подружкой Ниной Хрыниной и ее братом Вовкой отправились за грибами, самостоятельно. Вошли в лес с одного края села, а вышли с другого, сколько мы бродили неизвестно, так как были азартно увлечены. Мы садились на полянке, высыпали собранные грибы, выбрасывали непонравившиеся, пересчитывали белые грибы и шли снова на грибную охоту, конечно, соревнуясь  друг с другом. В результате этого соревнования мы поснимали с себя рубашонки, наполнили их грибами и уставшие и счастливые вышли к деревне. Уже вечерело, давно пригнали коров и нас ищут. Дядя Ваня, отец Нины и Вовки верхом на лошади искал нас в той стороне леса, в которую мы пошли вначале. Он охрип от крика, прискакал к ферме, где работала тетя Таня, его жена, лег на траву и заплакал. Он понимал, что в лесу нас могли подстерегать всякие опасности. Дикие звери от шума самолетов и взрывов разбежались, а вот двуногие звери - дезертиры и диверсанты, в наших леса могли обитать.

Нас, конечно, поругали, но все обрадовались, что мы нашлись, а наша мама и не знала, что мы в лес ушли, она была на работе, учителя готовили школу к новому учебному году.

Пришла пора нового учебного года, и мы пошли в школу.  Учеба была необычной. Наша начальная школа были занята под госпиталь, а мы - малышня, ходили в соседнюю деревню Починки, где помещ… Продолжение »